Стихи Владимира Губанова,
легшие в основу его песен,
представленных на сайте
"ПЕСНИ СЕВАСТОПОЛЬСКИХ ДВОРОВ"
(www.sevastopolpesni.narod.ru).
КРУЖЕВА СЕВАСТОПОЛЬСКИХ УЛИЦ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Г.Футерману
Вот опять кружева севастопольских улиц –
что на свете больнее и слаще всего?
Мы обманем себя, что надолго вернулись
и замкнули кольцо всех земных берегов.
Мишура наших слов, неуместная вовсе
во дворе, где акация медью горит.
На Приморском бульваре бесчинствует осень
и, роняя листы, письменами сорит...
И пускай суетой опечатаны лица,
в переулки, таясь, безоглядно спешим –
вдруг забытая повесть любви повторится
и уже не растают ее миражи?
Эти улицы нас, непутевых, скликали,
и каких бы вдали ни вкушали пиров,
мы, ребята, не там свое счастье искали
и кружили совсем не у тех берегов.
ЭСКИМО
Кладет акация на плечи
ладони колкие свои,
лишь севастопольские встречи
в воспоминанье призови.
Кривая улочка пылится.
Дрожит над Корабелкой зной.
Двадцатилетнего счастливца
на звонкой вижу мостовой.
Идет неспешными шагами,
форся подковками штиблет,
а в проходном дворе, как в раме,
его богини силуэт.
Молю мгновение продлиться:
она, как видно, сгоряча,
еще не вспугнутая птица,
его касается плеча...
Какой исполненная грации
она с ним выйдет из кино!
Смешно облизывая пальцы,
дурачась, делит эскимо.
Не исчезай, еще немножко
продлись, видение, пока
ее порвется босоножка
у папиросного ларька…
... Кладет акация на плечи
ладони колкие свои,
лишь севастопольские встречи
в воспоминанье призови.
Средь перекрашенных скамеек
не крутят старое кино,
и за одиннадцать копеек
купи попробуй эскимо.
ЗУРБАГАН
Я покидаю Зурбаган
и, заклиная небесами,
судьбы крученый ураган
ловлю своими парусами.
Пусть в тихой гавани прибой
качнет, играя, звезд монисто...
Я эту маленькую пристань
уже оставил за кормой.
Я покидаю Зурбаган.
Во всем, что прожито накладно,
как сумасбродный капитан,
кляну безвинную команду.
Такой уж выпал интерес:
мне зачитаться сказкой Грина
хватило лишь до середины
и не принять его чудес.
Прощай, мой милый Зурбаган!
Увы, всему приходят сроки:
искать другие берега,
судьбы подсчитывать итоги...
Мечту с удачей не сведу
на твоих улочках, наверно,
и в припортовые таверны
уже, скучая, не зайду.
Но все-таки оставят след
у моего седого юнги
проливом шедшие Кассет
контрабандистские фелюги,
ночного Лисса карнавал,
огней сияние на рее...
И назовет он сына Грэем,
не утаив, чье имя дал.
РЕКВИЕМ ПО ЛИНКОРУ «НОВОРОССИЙСК»
Что невесело смотришь, братишка,
на родной севастопольский рейд?
Неугасшей кручины давнишней
в нашей памяти тянется след.
Видно, в самые черные списки,
наша молодость занесена…
У линкора у «Новороссийска»
итальянская рвется броня.
С помертвевших от горя акаций
в этот день опадала листва...
Нам отчизна не все еще, братцы,
о минувшем сказала слова.
Всё слабей перестук в переборки...
Что теперь причитанья невест,
если громче их слез на Исторке
развеселый играет оркестр?
Годы всё безразличнее мчатся.
Материнских не высушить глаз.
По их вечной печали печалиться
до сих пор не подписан приказ.
В пристань Графскую волны с оттяжкой,
как пощечины черные, бьют...
Нам грехи нашей Родины тяжкие
раздышаться никак не дают.
АКАЦИЯ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Е.Халанай
В Севастополе акация цветет.
Согласитесь, не заметить невозможно,
что весна нам безоглядно раздает
все, что каждому для счастия положено.
Севастопольских акаций торжество –
оцените их высокое значение,
и какое, согласитесь, божество
в созерцании неброского цветения!
Поспешите, если ветер теребит
и срывает нецелованную завязь.
Согласитесь, ведь похоже, снег летит,
к поседевшему бордюру прижимаясь...
Наблюдая этих лепестков полет,
вы увидите в копеечном сюжете,
что акация не просто так цветет...
Согласитесь, если вы тому свидетель!
СЕВАСТОПОЛЬ. РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ЧАСТУШКИ
На Примбуле вечернем погашены огни,
и пары не кружатся, невеселы они,
и старики судачат – неужто мир таков,
и кровушка людская дешевле орденов?
Нам смена нам не прибудет – такие, брат, дела.
Поблекла позолота двуглавого орла.
Неуставной на флоте объявлен перекур.
Глядим на Севастополь – и видим Порт-Артур…
На площади кремлевской парадный гром затих.
Нам, видно, не дождаться московских вестовых,
и не найти, ребята, другой такой земли,
где б русского Ивана так просто развели.
… На Примбуле вечернем умолкнут голоса.
Забытые герои взойдут на небеса.
Их ангелы приветят в лучистом далеке
и воспоют осанну на русском языке…
СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ РОМАНС
Какая музыка звучит, и мы не вправе
забыть мотивы севастопольских окраин,
где так легко играет, праведен и чист,
свои рапсодии задумчивый флейтист!
Нам только кажется, что незаметны вроде
протуберанцы этих простеньких мелодий.
Но отчего же, обратив суеты в прах,
они беспечный наш удерживают шаг?
Не оттого ли, что, печалями отмечен,
любой проулок дарит призрачные встречи,
где все любови наши прошлые, мой друг,
как эта музыка, услышанная вдруг?
Ах, эта боль на тихих улочках горбатых,
где наши дни летели, юны и крылаты,
где так легко играет, праведен и чист,
свои рапсодии задумчивый флейтист...
ЮНЫЙ АПРЕЛЬ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .А.Агаркову
Солнце с утра светит, как по заказу.
Бьются сердца, ожиданий полны.
Что он сулит, отгадаешь не сразу,
юный апрель в окоеме весны..
Всё ничего, но душа не на месте.
Кажется, зря убегают часы.
Ты погоди, прогуляемся вместе,
юный апрель в окоеме весны.
Если в крови аргентинское танго,
и допекли неспокойные сны,
ты подмигни – на Приморском свиданка,
юный апрель в окоеме весны!
Этой поры не придумаешь лучше:
жарко в паху и объятья тесны…
Вот почему мы с тобой неразлучны,
юный апрель в окоеме весны.
ВАЛЬС НАШЕГО ДВОРА
Оглушительный взлет голубей
тихий двор потревожил,
несравненно похожий
на арену безумных страстей.
И полет по спирали крутой
этих росчерков светлых
среди будней суетных
необычный, волшебный такой...
Голубиный полет,
. . .с тротуара листву поднимая,
кружит над мостовой.
Этот вальс золотой,
утонченные па
. . .и музыка его завитая
нас возносят с тобой,
и мы кружим, порой
в поднебесье витая…
Кто вальсирует, бурно кружась,
кто танцует с оглядкой,
кто несмело, украдкой
потаенную пробует связь,
кто с иронией начал опять,
кто кружит упоенно,
от всего отрешенно,
кто вертится, боясь опоздать...
Как прекрасны
. . .порыв объяснений
. . . . . . .и робость решенья,
осторожный намек,
и забытый зарок,
и усталых упреков тщета,
. . .изощренности мщенья,
первой ревности плен,
сладкий запах измен
и готовность прощенья!
Ты кружи, наших лиц маскарад,
в ритме вечного вальса,
веселись и печалься,
наших душ ежедневный парад!
Круговерть голубиная, рей
над асфальтом, тревожа
этот дворик, похожий
на арену безумных страстей!
ПЕСЕНКА О СТРЕЛКЕ
Пройдусь с улыбочкой простецкой
в воскресный полдень, не спеша,
по тихим улочкам Стрелецкой –
и запоет моя душа!
. . .И по сей день волнует кровь
. . .мне этот лучший из миров –
. . .о нем без роздыха готов
. . .по фене ботать будь здоров.
Ах, песня старенькой калитки!
Войду во дворик, чуть дыша,
где запах жареной ставридки,
мои пируют кореша.
В закрытом сеточкой рыбацкой
вишневом дворике сидим.
Мы делим водочку по-братски
и «беломорчиком» дымим.
БАЛАКЛАВСКАЯ ПЕСЕНКА
. . . . . . . . . . . . . . . . . .В.Илларионову
Вкуси балаклавского бриза глоток –
и вена тугая ударит в висок
строкой золотого размера,
раскатистым слогом Гомера.
Надежды не будет – зови не зови.
Мы долгие годы не вторим любви.
Погасли огни золотые,
и наши причалы пустые…
Но пробует песенку юный поэт –
в ней чистое слово и светлый завет,
и взоры рыбачек лукавы,
и вторит любви Балаклава.
Мне снится Тавриды полуденный зной:
листает гекзаметры синий прибой,
и яхта к причалу прильнула –
она меня в сердце кольнула...
БАЛАКЛАВСКИЙ ГОНДОЛЬЕР
. . . . . . . . . . . . . . .М.Патракову
Нами тешится игриво,
непокорна и вольна,
балаклавского разлива
черноморская волна.
И пьянит она недаром
лучше бренди и мадер,
а поит таким нектаром
балаклавский гондольер.
О, божественная милость!
Мы признаемся, друзья, –
нам воистину не снилась
эта царская ладья.
Благодушия исполнен
и изысканных манер –
нам Венецию напомнил
балаклавский гондольер.
Гондольер глядит с улыбкой
на прелестный этот мир,
флибустьер фелюги зыбкой,
местных барышень кумир, –
они курят папиросы
и в любви не знают мер…
Ты возьми меня в матросы,
балаклавский гондольер!
БАЛАКЛАВСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Загадать, господа, невозможно,
что сулит этот век ненадежный
и куда занесет нас фортуна
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .обманчивая.
Но подарит земное спасение
балаклавского рая мгновение,
у дощатых причалов фелюги
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .покачивая.
Зло, как прежде, в чести и лютует,
а добро все гнетут и шельмуют,
и тревогой томит нас эпоха
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .неистовая.
Невеселые эти страницы
не найти в заповедной провинции,
закоулки ее не спеша
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .перелистывая.
Звезды падают, в бухту слетая.
Я альбом Балаклавы листаю.
Мне ночная волна принесет
. . . . . . . . . . . . . . . . ветку пальмовую…
Эту книгу держу в изголовье,
Балаклаву рифмую с любовью
и надежду на гриновский парус
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .вымаливаю.
МОРСКАЯ ПЕСЕНКА
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Г.Черкашину
А мы с тобою словно не прощались.
Твой белый парус, как и прежде, чист.
В безумный век, что позабыл про жалость,
для нас играл всегда один флейтист.
Была пальба, но мы не проглядели:
в порывах ветра, в мареве штормов
законники безумного картеля
легко сменили облик парусов.
Минуло время. Горести слежались.
Былой надеждой только и делись.
А мы с тобою словно не прощались.
Твой белый парус, как и прежде, чист.
Твоей фелюги разворот прекрасный,
в каюте пиллерс песенку скрипит,
а на столе – остатки «Примы» красной,
стаканы плавит разведенный спирт...
ЛАСПИ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .В.Самусю
Где лежит под граненым обрывом
красавица Ласпи,
где играет прибоем тугих облаков Куш-Кая,
где природа земные красоты упрятала наспех,
свои вешние краски до новой весны затая,
кизиловую веточку в алые губы целую,
в голубые глаза несмышленого терна гляжу
и не ведаю я, что осеннюю песню лесную
на гитары негромкую музыку перевожу.
И пускай наш костер
до туманных небес поднимает
и теплом золотого огня наши души прямит,
и пускай эта песня, как ангел спасенья, летает,
и мирские занозы из наших сердец удалит.
Мы не зря в этой жизни ершились,
не зря рисковали,
пусть карманы пусты и одна сигарета на всех,
и уже на продутом ветрами крутом перевале
не сегодня, так завтра нетающий выпадет снег...
МОЙ ГОРОД
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Б.Эскину
Этот город такой – пена белых акаций,
колдовства переулков прелестный секрет...
Но привычным порой начинает казаться
черепицы марсельской пурпурный рассвет.
И покуда мечта ненадежная манит,
что ее всех посулов, мой город, сильней?
А всего-то пустяк – в предрассветном тумане
силуэты крылатых твоих кораблей...
На таком рубеже стоит нам задержаться,
и тогда свое счастье в минувшем лови.
Так устроена жизнь, и нельзя повторяться
даже в этой любви, даже в этой любви.
ЛИСТРИГОНЫ
О легкой милости забудьте,
нам отступать не суждено –
на черноморском перепутье
иное выбрать не дано,
когда ноябрьскими ночами
тепло любви наперечет,
и лучший друг пожмет плечами,
твоей кручины не поймет.
И кто тебе поверит, право,
в такое легкое вранье
на перекрестках Балаклавы,
где не смолкает воронье
и где копеечные блага
сулит соленое жнивье?
Гудит рыбацкая ватага,
величье празднует свое…
Что остается нам? Горстями
черпать судьбу – не тот резон.
Мы черным парусом затянем
неодолимый горизонт…
Нам легкой милости не будет
и отступить не суждено.
Качают нас морские груди.
Иное выбрать не дано.
АВАНТЮРИСТЫ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .А.Молодыке
Бристольский парус, гафели из Киля,
литой форштевень и высокий борт…
Чем нас купила шумная стихия,
чем завлекла в глухой водоворот?
Толкнув плечом ворота Гибралтара
(у нас иначе не заведено),
бег колесницы древнего Икара
мы запрягли в тугое полотно.
Куда несем штандарты горделиво,
когда и где укроют нас они –
на сквозняке туманного пролива,
среди торосов снежной западни?
Но не туман – дымы пороховые
подпишут кровью выведенный счет.
Над нами пляшут волны круговые
и альбатрос прощальную поет…
Пойдут ва-банк другие капитаны,
их не отвадить, не остановить;
пока им снятся пальмовые страны,
на этом гребне не переломить.
Кто в переулке гриновского Лисса
услышит хрип виллоновских стихов,
тот различит в огнях Вальпараисо
орлиный профиль наших парусов...
СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ ПАЦАНЫ
Где теперь они – гусарские ментики,
доломаны, кивера, позументики
и цыгане до утра голосистые,
поцелуи по углам с гимназистками?
Где гусаров сумасбродные фортели,
у каминов их чеканные профили?
Трепетали их ладони на талиях,
изломавшие клинки на баталиях…
Эти дьяволы, в дуэлях искусники,
их и нынче крупко помнят французики –
что горячая им пуля свинцовая? –
выступали во хмелю, пританцовывая.
... Дуэлянтов нынче нет – род их высечен,
их могилы довоенные – тысячи –
по далеким северам позаброшены,
ледяное заметает их крошево…
Остаемся мы – обличья неброского,
флибустьеры тротуаров Приморского.
Крепыши, не доходяги-очкарики,
добиваем друг у друга чинарики.
Про дуэли говорить не обучены,
не такие, что прижал нас – и ссучены,
не босота из побасенок Альтова –
короли земного шара асфальтового!
ПЕСНЯ ПРО ЕВГЕНИЯ ПОДАНЕВА
(Севастопольский Король)
... но ему роковою решеткой упала монета,
неудачи нахлынули с главной бедой во главе,
и по чьей-то кровавой вине отгоревшее лето
обошло тишиной придорожное это кафе.
Пронесутся беспечным потоком
шальные недели,
симферопольской трассы
осядет горячая пыль,
и мирские заботы сотрут, как бы мы ни хотели,
в нашей памяти гулких времен
невеселую быль.
В этот век, где давно уже плакать
навзрыд разучились,
всяк играет свою, лишь ему отведенную роль.
Отчего ж мы никак не поверим,
скажите на милость,
что под стать нашим душам
дарованный Богом король?
Наша жизнь как по льду ненадежному
в вальсе круженье,
и в людской толкотне
я Всевышнего тихо молю:
разведи непутевых танцоров,
даруй им прощенье
и грехи отпусти Севастопольскому Королю!
ФЛИБУСТЬЕРЫ ПРИМОРСКОГО БУЛЬВАРА
. . . . . . . . . . . . . . . Севастопольским спортсменам,
. . . . . . . . . . . . . . . организаторам первых секций каратэ
Мы в Приморском бульваре
свои души купали,
где надежное счастье – дымок табака.
Шли неспешной и кроткой
по бульвару походкой –
и любая невзгода от нас далека.
Не услышишь в тавернах
наших гульбищ примерных,
а припомнишь былое – плывет голова...
Слишком поздно узнали:
кровь дымится на стали
и нелегкая штука – людская молва.
Неизбежность разлуки
прочат наши фелюги.
Риф граненый под бортом всегда тут как тут.
Что былые напасти?
Наши верные снасти
в небесах паруса голубые несут...
Кто наследует веру
записных флибустьеров,
опаленных огнем недалекой грозы?
... На Приморском бульваре
эскимо покупали,
смаковали клико балаклавской лозы.
В ПРИМОРСКОМ РЕСТОРАНЕ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Памяти А.Танковского
Непарадны и грустны торопливые седины,
и былая тяготит неустроенность души...
Но кто прожил этот век без расчета середины,
тот оправдан и прощен,
пусть по крупному грешил.
Я уверовал в мечту, настоял ее на горе,
я увидел, как чиста неизведанная даль.
Что нашел –
не потерял на размашистом просторе,
что любил –
не разлюбил, и минувшего не жаль.
И уже который год черный флаг не маскирую
и фортуну не кляну –
с ней разлада, к счастью, нет,
но в приморском кабаке просто так не озорую,
пусть карманы до краев золотых полны монет.
Я себе не изменю,
старых строк не переправлю,
слез былого со щеки отрешенно не смахну,
ненадежный этот путь суетой не озаглавлю,
в череде грядущих дней
их кривую не спрямлю.
ПОКИНУТ ЮЖНЫЙ ГОРОДОК...
Покинут южный городок,
и зарябит из шпал кильватер,
и бухты синий лоскуток
блеснет на память виновато.
Ах, как мы радостно спешим
познать родных мест удаленность,
простых проблем неразрешенность
как будто сразу разрешим...
Мой поезд в северный февраль
ломится сквозь седые снеги
в забытую Всевышним даль
для вьюги ледяной потехи.
Очнется память, как в бреду,
начнет терзать свой тельник рваный;
срывая бинт с засохшей раны,
тревожит прошлую беду...
Покинут южный городок,
и зарябит из шпал кильватер,
но бухты синий лоскуток,
но бухты синий лоскуток...
ШКОЛЬНЫЙ РОМАНС
. . . . . . . . . .Ученикам 10-Б класса 1974 года выпуска
. . . . . . . . . . . . . . . . . .севастопольской школы №1
Когда мое судно коснется причала,
оставив далекий маршрут за кормой,
мы вспомним, дружище, былые начала,
что нас повязали щенячьей порой.
Найдется ль безумец порвать эти узы,
умерить счастливых объятий тепло,
пока мы с тобою в надежном союзе
и время забвения не подошло?
Пощады не знает безумное время,
на наших висках уже властвует снег.
Давай постоим на знакомых ступенях
и тронем ладонью наш первый ковчег.
Потертый причал нашей дружбой отмечен,
на чистую гавань не сыщешь цены...
Она нам житейские раны залечит
и перелистает забытые сны.
Из раздела "СТИХИ"
***
Мне этой улицы покой –
родник волшебного нектара,
что напоит всегда задаром,
подставить стоит лишь ладонь.
В струе сверкающей букет
из балюстрад, плющом увитых,
скамеек дряхлых и забытых,
давно утративших свой цвет.
Здесь и колонн вверх устремленность,
и голубей неугомонность,
фасадов красочный буклет,
и прошлогодних листьев плед.
Я сей напиток пью с колен,
от восхищенья замирая,
глотков упругость ощущая
и отрешенной неги плен.
Вдыхаю запах мостовой,
под летним солнцем раскаленной,
и с жаждою неутоленной
иду аллеей дорогой,
где сонная патриархальность,
где встреч досадная случайность...
В хитросплетении оград
уже который год подряд
мне этой улицы покой –
родник волшебного нектара.
Он напоит всегда задаром,
подставить стоит лишь ладонь.
ПОСЛЕДНЯЯ ВЕРСТА
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И.Матусевич
…и севастопольские приняли задворки,
когда умолкла перекличка в переборки,
немую боль и многодневную тщету
под неприметную гранитную плиту.
Где фотокарточка безусого матроса
и горечь нами затаенного вопроса,
их жизни минула последняя верста.
Дай твою руку, безутешная сестра!
И знай: пока твоя слеза святая льется,
отец твой, юный комендор, еще вернется.
Его забыли, может быть, сменить с поста.
Он ликом светел, и душа его чиста.
Его охрипших сотоварищей мы слышим
из их последнего пристанища: все тише
в глухой гранит уже который год подряд,
как в переборку, все стучат, стучат, стучат…
ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ ТАНГО
Из этой улицы зима
. . . . . . . .уйти как будто не торопится.
Снег потерял свое значение,
. . . . . . . .как жить мешающий обет.
Его сугробы тяжелы,
. . . . . . . .и потемневший лед не колется,
и не идут дела сердечные,
. . . . . . . .и на любовь приметы нет.
И потому нет перемен,
. . . . . . . .что этих улиц обитатели
спешили дни свои налаживать
. . . . . . . .не по земным календарям:
они тепло своей души
. . . . . . . .без легкой выгоды не тратили,
не преступив черту незримую
. . . . . . . .и лишней крохи не даря.
Из нашей улицы зима
. . . . . . . .уйти как будто не торопится...
Быть может, это откровение
. . . . . . . .на безрассудство нас толкнет
и мы приблизим тот предел,
. . . . . . . .любовь за коим впрок не копится,
и раньше срока календарного
. . . . . . . . в награду нам весна придет.
ФИОЛЕНТОВСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Под профилем серебряной луны
неспешные текут воспоминания –
лета, где я не знал еще заранее
ни будущей печали, ни вины,
где времени еще замедлен ход,
и тянутся легко друг к другу руки,
не замечая вестников разлуки,
грядущее не зная наперед.
Под профилем серебряной луны,
наивные, в любви неумолимы,
в наитие лишь веровать могли мы.
Безумием крови увлечены,
спешили на беспечные пиры...
Не ведая о краткости момента,
благословенный берег Фиолента
такие нам предоставлял дары!
Под профилем серебряной луны
неловкие полночные купания,
и юных дев счастливые лобзания,
и звезды в их глазах отражены...
Я в эти годы окунаюсь вновь,
иные звезды сколько ни слепили,
но свет того, как чисто мы любили,
поверьте мне, но он и есть любовь.
Друзья мои! Мы будем спасены,
покуда не поблекли, не сгорели
ночного Фиолента акварели –
мы ими и поныне пленены.
Нас камни эти древние согрели,
и пролетели ветреные дни,
и счастьем были не обделены
под профилем серебряной луны.
***
Отметает пустяковые наветы
тополиный севастопольский перрон.
Кружат голову неясные приметы.
Манят призраки неведомых сторон.
Закрываем неоконченные споры
над вопросом: «Где он, лучший из миров?».
Торопливо обживаем поезд скорый.
Не загадываем новых адресов.
Все надеемся, что новые причуды
нашей вечно неустроенной души
смогут выбрать оконечные маршруты
и откроются другие рубежи.
Нам всего лишь испытать одно мгновенье,
доверяясь незнакомым берегам,
и мы, глупые, потворствуем измене
севастопольским вокзальным тополям.
Разве нами не владела ностальгия
в тех краях, где они кажутся всегда,
сколько их ни приукрашивай, нагими
без седого тополиного листа?
Что заморские причудливые крохи
с иноземной маетою пополам,
если грезятся обратные дороги
к севастопольским вокзальным тополям?
ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .А.Таныгину
Покуда нас еще влекут
. . . . . . . .неразличимые дороги
и перемен шальные ветры
. . . . . . . .нам наполняют паруса,
что нам до них, мой милый друг,
. . . . . . . .до суеты укоров строгих –
их зачеркнут игла бушприта
. . . . . . . .и горизонта полоса.
Как ни раскатан жизни путь
. . . . . . . .и как ни легок он вначале,
повсюду стиснутые зубы
. . . . . . . .и дым табачный ест глаза...
Ты знай одно, мой милый друг:
. . . . . . . .легко на всех земных печалях
поставят крест игла бушприта
. . . . . . . .и горизонта полоса.
Пока владычествует мгла,
. . . . . . . .спасает свет молитвы прежней.
Что нам истертые знамена
. . . . . . . .и фарисеев голоса?..
Мы всё пройдем, мой милый друг,
. . . . . . . .и нам порукою надежда,
покуда есть игла бушприта
. . . . . . . .и горизонта полоса.
на главную
|
